фундамент. Ровные, как бильярдный стол, отвоеванные земли простираются до самых гор. Справа и слева от нас высятся опоры моста без центральной секции. Где-то вдали море лениво плещет о набережную.

– Слушай, Миякэ… – Огонек его зажигалки пляшет в темноте. – Полезай-ка на мост.

Гадаю, в чем здесь подвох.

– Нагасаки – наш противник, а ты не вписываешься в образ. Могут подумать, что я беру всяких сосунков.

Ящерица хихикает.

– Вы отдадите мне папку с документами?

– Как ты мне надоел! Не раньше полуночи, понял?! Брысь отсюда!

Делаю несколько шагов, и тут тип в кожанке свистит с груды валунов:

– Едут! Девять машин.

– Девять. – Франкенштейн пожимает плечами. – Я надеялся, что будет больше, но девять – тоже неплохо.

Бегу вверх по склону. Сейчас мост – самое надежное укрытие. Или тюрьма, из которой никуда не денешься. Я примерно в тридцати метрах над землей, от высоты кружится голова и съеживаются яйца. Из-за парапета смотрю, как подъезжают машины Нагасаки, останавливаются полукругом у «кадиллаков» Морино и включают фары на полную мощность. Глушат моторы. Из каждой машины выходят четверо – в военных куртках, шлемах и с автоматическими винтовками. Занимают огневые позиции. В который раз за сегодняшний день я чувствую себя персонажем боевика. Морино и его люди надевают солнечные очки. Никакого оружия, никаких приборов ночного видения. В одной руке Морино держит мегафон, другую сует в карман. Тридцать шесть вооруженных до зубов человек против семи. Из машины не спеша вылезает тип в белом костюме, его прикрывают два телохранителя. Вот-вот прикажет открыть огонь. Никакой папки не будет. Все напрасно. Голос Морино раскатывается над отвоеванной землей, будто из мегафона вещает сама ночь:

– Дзюн Нагасаки. Есть у тебя последнее желание?

– Ты меня просто поражаешь, Морино. Как быстро ты скатился на самое дно! Слухи преуменьшают степень твоих несчастий. Пять измотанных головорезов, один бывший торговец оружием – ты сдохнешь от моей руки, Сухэ-батор, причем в таких мучениях, что даже тебя проймет, – и безоружный юный педик на мосту. – (Вот тебе и надежное укрытие.) – И вот этими силами ты собираешься захватить власть? Или у тебя еще авианосец в гавани? А может, ты надеешься, что я умру от скуки?

– Я вызвал тебя, чтобы объявить приговор.

– Тебе сифилис все мозги выел? Или ты Ультраман[110]?

– Тебе будет позволено с честью принести извинения. Убьешь себя сам.

– Знаешь, Морино, это даже не глупость. Это наглость. Давай разберемся, что там у нас. Ты обосрал мне открытие «Ксанаду». Я чуть пупок себе не надорвал, убеждая газетчиков, что Одзаки случайно выпал из окна. Ты сделал из трех моих менеджеров кегли и шарами для боулинга раскроил им черепа, как яичную скорлупу, – оригинально, не спорю, но весьма досадно, – потом старомодным способом убил двух ни в чем не повинных охранников и пристрелил моего лучшего пса. Моего пса! Это меня очень огорчает. Ты – дилетант, Морино. Полное отсутствие стиля. Настоящий профессионал ни за что и никогда не тронет животное.

– Ах, стиль! По-твоему, закупить в Штатах дрянной говяжий фарш, не прошедший санэпидемконтроля, скормить его школьникам в Вакаяме, заразить их кишечной палочкой, а потом прессануть своих дрессированных мартышек из Министерства сельского хозяйства, чтобы во всем обвинили фермеров, которые выращивают редис[111], – это что, стиль? Шантажировать банкиров фальшивой отчетностью, составленной по твоим же приказам, о списании на убытки кредитов, выданных тебе в эпоху экономического пузыря, – это тоже стиль? Угрожать производителям детского питания бритвенными лезвиями в их продукции, если тебе не заплатят отступных, – по-твоему, это стиль?

– Ты не способен усвоить одну простую вещь, Морино: семидесятые годы остались в прошлом, мировой прогресс шагнул далеко вперед. Вот поэтому именно я унаследовал и расширил интересы Цуру, а ты по-прежнему побираешься в барах Синдзюку, принуждая их владельцев отдавать тебе жалкие гроши. Неужели ты и впрямь думаешь, что через пять минут еще будешь жив?

– Ты забыл, что у меня есть два секретных оружия.

– Да? Сгораю от любопытства.

– Твое пламенное любопытство и есть мое первое секретное оружие, Нагасаки. Даже в старые времена ты сначала говорил, а потом стрелял.

– А твое второе оружие действует столь же устрашающе, как и первое?

– Позвольте представить вам, красотки… – (мне плохо слышно следующее слово), – Нимкьюсикс.

– Нимкьюсикс? Это что еще за хрень? Мифический гоблин-ссыкун? Или средство для очистки сточных труб?

– Пластиковая взрывчатка, разработанная израильскими спецслужбами.

– Никогда о такой не слышал.

– Конечно, ты никогда о ней не слышал. Израильтяне не рекламируют ее в «Тайм». Но микрочастицы Нимкьюсикса нанесены на спусковые крючки автоматов в руках у твоих тупоголовых долболомов. Тем же составом обработаны ваши замечательные кевларовые шлемы. Мой коллега, господин Сухэ-батор, умыкнул ваше снаряжение у своего русского поставщика и лично наблюдал за процессом.

Люди Нагасаки косятся на босса.

Нагасаки складывает руки на груди:

– За всю жалкую историю существования жалких тупых и лживых мудаков, которым нечем козырять, ты, Морино, – самый жалкий, самый тупой и самый лживый мудак. Как ты думаешь, чем я замочил людей Цуру? Если бы в твоих дерьмовых словах был хоть грамм правды, мы бы уже об этом знали.

– Но вы об этом не узнали, потому что я хотел твоими руками избавиться от людей Цуру. За что тебе большое спасибо…

– Спасибо будешь говорить, когда пули изрешетят твое лживое нутро. Ну, мне пора править городом. А вы, щенки, отойдите подальше от машин. Я заказывал их лично, через нашего общего знакомца, монгола, и не хочу повредить покрытие.

Морино гасит сигару о покрытие «кадиллака».

– Заткнись и слушай. «Хоть грамм правды», говоришь? Микрочастицы Нимкьюсикса весят одну двадцатую грамма. Как точка на странице. Взрывчатка неимоверно устойчива к прямому обстрелу и рикошетам, до тех пор пока – и в этом самая прелесть – не подвергнется электромагнитному излучению строго определенной, крайне высокой частоты. Тогда микрочастица взрывается с такой силой, что от тела остаются лишь ошметки. Единственный излучатель к востоку от Сирии встроен в мой мобильник.

Слова Морино не убеждают даже меня, хотя я обливаюсь холодным потом в тридцати метрах над землей и наверняка под прицелом снайпера.

Нагасаки скучающе тянет:

– Твое псевдонаучное дрочилово, Морино…

– Потерпи еще десять секунд. Нимкьюсикс – это штука будущего. Вводишь код – на всякий случай я проделал это заранее – и нажимаешь кнопку набора номера. Вот так…

Соцветья взрывов, грохот, гром и пламя.

Я растягиваюсь плашмя.

Ударные волны скальпируют воздух.

Грохот эхом отдается в горах.

Наконец я выглядываю из-за парапета. Люди Нагасаки лежат там же, где стояли. Те, на кого не падают лучи фар,